Сюда не проникает ни солнце, ни ветер, ни дождь, ни пыль.

А.Роб-Грийе, В лабиринте.

Переведено с языка молчания.

Я говорю “а”, получается “б”. Говорю “б”, получается “а”. Говорю “аб”, получается ни “а”, ни “б” – только смутный звук, наполненный долгим и бесконечно тревожным ожиданием. Проблема в четыре угла. Так ли все законченно, как эти 4 стены, пропустившие напряженное каление моего взросления. Я ощущаю, как они медленно, словно опускаясь в воду, проникают в мое сознание. Унылое безмолвие. Тусклая тупизна цветовых комбинаций.

Такая односторонняя игра. Жизнь человека, надломанная увеличичиковающимся день ото дня грузом проблемных ситуаций. Сетевой график. От одного к другому. Минуя все остальное. Сумерки. Рассуждения вслух, мимо ушей, мимо вещей. Это.

Человек, оставшийся ребенком. Поветрие (проекция#1 – поверие; проекция#2 - 0). Вдаваться во все, не вдаваясь ни во что. Глаза, закапанные феноменологической редукцией. Писать о чем-то, о чем невозможно писать. Здесь мало бороться, здесь нужно противостоять. Эти строки написаны в самом начале ухода за. Процесс трудоемкий и тугоплавкий.

Сейчас я нахожусь в комнате моей Ба. Теперь здесь живу и я.

Сначала заболела Ба. Потом Да. Съедать своих стариков?

Ребеноковерблюдолеворебенок.

Старики – грязные дети.

Обнажилось, во что превращается человек. Изолировать?

Какой возраст более соответствует понятию “человек” в высшем значении этого слова. Существует ли такая возрастная группа. Грязесток. Грязестон. Достоевский прекрасно знает ситуацию подполья.

дальше сорока лет жить неприлично, пошло, безнравственно! кто живет дальше сорока лет, - отвечайте искренно, честно? я вам скажу, кто живет: дураки и негодяи живут я всем старцам это в глаза скажу, всем этим сребровласым и благоухающим старцам! всему свету в глаза скажу! я имею право так говорить, потому что сам до шестидесяти лет доживу до семидесяти лет проживу! до восьмидесяти лет проживу!.. постойте! дайте дух перевести…

Телеграфно.
У Ба было воспаление легких. Никого не узнавала, исчахла. Бредила на бытовые темы. Да долгое время таскал ее, обессилевшую, в туалет. Позже оказалось, что у самого Да опухоль в мочевом пузыре. Нехорошая опухоль. Он лег в больницу. Мама оставалась там, подежурить возле Да. Она готовила еду и бегала к нему, чтобы успеть заплатить за новые лекарства и пакетики для капельницы. Шприцы, антибиотики. Больница сжирала весь наш бюджет. Отец подменял мать в больнице, колол дрова, топил печь, мотался за продуктами. Нужно было сделать две операции. Лечащий врач ознакомил нас с прейскурантом. Выложились на максимум. Сделали возможное и невозможное. Зловещее зрелище – торгующийся врач.
Я сидел с Ба. Весьма тривиальная история. Вот фактически и весь сюжет. Важно другое. Я наконец увидел, как впадают в детство, полностью оторвавшись от него. По сигналу Ба я отрывался от своих дел, многие из которых я находил специально чтобы отвлечься от этой эдгарпоестивенкинговской обстановки. Я летел.

То в туалет, то погулять, то одеть, то раздеть, то накормить, то напоить, то включить свет, то выключить, то сделать пару звонков, то сбегать за хлебом и молоком, то за чем-то другим, то, то, то, то, то, то, то, то, то, то, то, то, то, то, то.

Oна довольно лакала по-кошачьи из миски, с нездоровыми розовыми щеками и обращенным вовнутрь взглядом. Она роняла голову на плечо и засыпала. Дремала в кресле. Иногда даже в туалете. Без каких-либо интересов. Кроме своих подспудных старушечьих переживаний. Бескомпромиссность без задних мыслей. Я выковыривал для нее мякиш (она любила его макать в молочко) и садился за новые детские книжки, одолженные у моего двоюродного брата-дошкольника. Маршак, Чуковский, Житков, Успенский, Булычев и т.д.

Я никогда не видел ее такой. Ба была маленькой заводной трудолюбивой старушкой. В меру ворчливой и скучной. Но теперь, когда болезнь сделала свое черное дело, я перестал ее узнавать (я открыл ее заново). Она делала первые с момента поправления неуверенные шаги. Мы делали “мотоцикл”: она хватала меня за разведенные руки и медленно черепашилась.

Моя румяная старушка превратилась в малоподвижное примитивно реагирующее на речь существо, которое я наблюдал то с удивлением, то с диким желанием раздавить. Отрыжки по всему телу. Хрупкие суставы и отстраненные глаза. Что же случилось с человеком? Когда время завладевает всеми двадцатью четырьмя часами в сутки. Нет ни отчания, ни страдания, ни борьбы, ни страха, ни внутреннего потрясения – одна лишь диффузия, беззащитность и телеграфическое фиксирование боли (впрочем, это уже мои впечатления; мне кажется, что Ба – одна из немногих, ощутивших пустоту физиологически. В каком-то смысле ее можно назвать нигилисткой; допустим, бионигилисткой; ведь истинному нигилисту все по фиг; тогда цель оказывается в процессе достижения цели; перманентное преследование; перманентная борьба; чтобы хоть как-то вдохнуть дух в угасающее понятие “нигилист” (а это действительно так!) (нигилизм – это обдуманный шаг) (современная молодежь избегает обдуманных шагов) (средства прозводства определяют уровень жизни (материального (не)благосостояния) – уровень жизни определяет уровень активности социальной среды – уровень активности социальной среды определяет идеологию – идеология определяет тупик ), необходимо вернуть ему совесть; ведь если ниглизм является отрицанием всех общечеловеческих ценностей, то это ничто иное, как система поведения. Ему обязательно придется столкнуться с проблемой отрицания отрицания, затем отрицания отрицания отрицания. Таким образом, нигилист открывает целую вселенную отрицания (если рассматривать это явление в аспекте многомерной логики). Но для этого нужен стержень. Нигилист в своем выборе должен опираться на совесть (иначе что ему отрицать!), так как только она дает человеку возможность (и лишает отрицание шарма самоцели) подлинно отрицать. Совесть невозможно уничтожить, ее можно только экстенсировать.

Ничто не порождает такого желания отрицать, как наблюдение за жизнью забившись в угол. Это отрицание не благодаря, а вопреки.

Механизм износился.

Толчком послужила лампочка, которая включилась и засветила у меня над головой. Как никогда осветилось мое заключение. Гомункул. К., взрощенный самим собой втайне от самого себя. К. лежал неподвижно, он даже не повернулся и, не проявляя никакого интереса, уставился в одну точку. Маломного. Хроника приостановлена. Включился чай. Лимон. Конфеты. Стол. Стул. Телевизор. дверь. Кухня. ящик. Горячая вода. Старая газета. Конфеты. Детектив. Куски сахара. Стол. Дверь. Стул. Газеты. Конфеты. Детектив. Куски сахара. Столешница. Выключатель. Окно. Тахта. Окно Тахта. Чайная ложка. Заварочный чайник. часы на трюмо. Кусок мыла. Фикус. Примус. Пивная. Еще парочку. Москвошвеямосквошвея. Подушка. часы. поздно. Хотя еще недавно рано. А сейчас поздно. И будто бы совсем не поздно. Но поздно. Да еще настолько, что уже совсем не рано. Косой взгляд на телевизионный экран. Заледенеть в интенции. Мура. Телемура. Телехреномура. Тонкое обояние в толстой заднице. Толстое негодование в тонком интеллекте. Прикошачить. Отрывной календарь. числа раз-раз-раз. Снова новый. Мы живем на марсе. Конечно на Марсе. Это эксперимент. Мы жертвы эксперимента. Суперсовременная искусственная биосфера. Лаборатория на Марсе. Под колпаком. Ведь не случайно же в воздухе чувствуется что-то чужое, неродное, марсианское, ионизированное и теперь уже стекающее с аккредитованных здесь лиц и тел. А лицо это часть тела? Словечко в яблочко. Они не надевают эти железобетонные скафандры. Они обзавелись обтекаемой формой и соответствующей пегментацией. Шаг за шагом я приближаюсь к разгадке. Держитесь за свои места. Прикрывайтесь своими местами!

Просьба нашедшим свои места убедиться в том, что эти места не многоместные!

-Чай! Чаю! Немножко чаю! Скорей! (по телику Жак-Ив Вкусты) Торопись! Быстрее! Хочу пить! (дельфины) Жажда!
-Что?
-
-
-Еще?
-Еще?
-Спасибо. Закрой дверь.

Нужно зайти к Да в больницу.
“Что-нибудь накинь на себя”, “Узнай, как Дед”.
Я скоро приду, я закрываю дверь, не трусь.
“Узнай, как Дед!”
Я иду к нему.
“Узнай, как он!”
Узнаю.
“Накинь на себя!”
Я тепло оделся.
“Накинул?”
Накинул.
“Ни пуха ни пера”.

Захожу к Да. Больничные коридоры. Запах лекарств и болезней. Врачи, больные, посетители – цепкий механизм лечепроизводства.
Меня это навело на следующее.
Когда я в первый раз побывал в литературной readакции. Печатали мою пьесу. В переводе. Круг меня познакомил с женщиной, издающей этот журнал. Мы поговорили. Ей понравилаась моя драма. Экзотично. Необычная – это понравится нашим читателям. И я уже пожалел, что сунулся в этот “богемный” притон. Я начал соневаться уже тогда, когда искал здание, в котором расположилась вышеуказанная пенсионерная редакция. Я нашел это здание по кафковским описаниям в “Процессе”. Договорились о встрече. Пришел вовремя – ее нет. Искал заглядывал во все двери.

-Сегодня заседания нет, - сказала женщина.
-Как это нет заседания? – спросил он, не поверив.
Чтобы убедить его, женщина отворила дверь в соседнее помещение. Там и вправду было пусто, и от этой пустоты комната казалась еще более жалкой, чем в прошлое воскресенье. На столе, так и стоявшем на подмостках, лежало несколько книг.
-Можно взглянуть на эти книжки? – спросил К. не столько из любопытства, сколько для того, чтобы его приход не был совершенно бесполезным.

Она пришла через час.

Процессуализированнолизованирование.

Да рассказывает о своих болячках. Детально пытается разобрать каждое свое ощущение. Зашла медсестра. Утюжье выражение лица. Сыворотка, окаменевшая в фигуре. Да говорит ей, что я учусь на пятом курсе аспирантуры (!). Она засомневалась. Я навязчиво поправил Да. Напоследок один из коллекции его тупых анекдотов. Я симптоматично смеюсь. Ухожу, демонстративно ферматируя улыбку. Скорее на воздух!

Вожусь с ключом. Захожу.
“Замерзнешь, накинь что-нибудь на себя!”
подводная одиссея рыбак с острова прибыл с официальным визитом называйте букву к сожалению навестить моих родителей ты не справился с бах-бах суп из овощн изъявили желани человеку третьего тысячеле чаще всего они восходящая пизда эстрады переход хода получите карточку с нами вам не батончик че по от и ка ес ра ту.

Стоп-кадр.
Стариковское тиканье часов.
Кубик-рубик, собранный в одной позиции. Наспех проглоченная шахматная комбинация.
Растяжение времени.