Он просто перестал бояться сойти с ума.

Ж. Делез, Ф. Гваттари, Капитализм и шизофрения: Анти-Эдип.

Он переводит с английского. Книжки, брошюрки. Тексты и еще тексты. Много текстов. Мотается за тридевять девятьсот восемьдесят пять земель в Американский Университет за новой книжкой. Чтобы потом, расслабившись на своем скрипучем стуле, медленно, но целепоправленно переводить. Идти приходится пешком. Но бывает, что и на трамвае, через старый извилистый квартал. Медленно и запутанно. Пока конь раз-два-три-четыре, ты – раз-два, раз-два. Книжки приходится клепать разные, большие и маленькие, интересные и бездарные. В зависимости от заказа. А если вещь дефицитная, то это значит наверх, на четвертый этаж, в операторскую, где на каждый десяток желающих покопаться в интернете приходится один задроченный компьютер. Это еще полбеды, а распечатать! То журнал, то газеты, телевидение (после невыносимо емкого заказа удалось приобрести видак) – тырк-тырк по всем местам. Энтузиазм на голый зад. Пропагандируются реализьм и любительство словесности…

За этим следуют ночи переводов. Звонки друзей в ночные часы и многое другое, отвлекающее. Болтовня ни о чем. Восстановительный процесс. Жратва и телик. Минут десять на каждую процедуру. Тут тебе и редактирование и другие переводческие тонкости. Тяп-ляп, тяп-ляп, а потом – вжииииииик и готово.

У нее косички. Славные детские косички и упругая женская фигура. Параметров хватит на удовлетворение самых серьезных и строгих требований. Короткие расклешенные юбочки и ямочка на подбородке. Предмет обожания местных неформалов.

Он часто рассказывал о ней Кругу. Иногда Круг останавливал его и продолжал досказывать до конца. Вдоль и поперек. Они говорили по ролям и без ролей, потом ничего не говорили, прикидывая, состоялась ли сегодняшняя вариация на додыризношенную тему.

Ее квартира в самом центре
Окнами в сад.
Она выходит каждый вечер,
Чтобы радовать взгляд.
… Она прекрасный стрелок
За сто шагов в пах.
… Она умеет так немного,
Но в этом дока.
Она так нежна,
Она так стройна,
Она читала все что нужно,
Это наверняка.

С ней можно говорить о чем угодно и как угодно, а главное – где угодно. Прихиппованная и склонная горячо полемизировать по поводу субкультуры протеста.

…Когда он впервые представил ее Кругу, и она как бы нeвзначай засветила перед ними на лестнице свой трусняк. Зрелище не для слабонервных. Трое в жопе, не считая собаки. У нее был роман с женаженаженатым. Он часто представлял, как они несанкционированно перепихиваются в его конкретейшиональной тачанке. "Вульва" последней модели. А как она сверкает, когда ее застукивают… Социальный статус – понятие растяжимое.
Школа выживания.
Современные робинзоны и паркинсоны.
Девс вполне можно понять – скоропортящийся товар.
Сплошные шахматистки. Игры в Юдифь.

Что может сдвинуть дело с мертвой точки при такой постановке невроза?

Утро. Повестка дня – перебиться как-нибудь хоть еще одну недельку. Семь разных, независимых, полных неожиданности дней. Если двухразовое питание, то семь на два, четырнадцать приемов пищи. Положительные моменты – большой запас бобов. Газы! Газы! НВП – закрыть глаза, выдохнуть, надеть противогаз. Физиология.

Предоставлен самому себе и не знает, как собой пользоваться. Никакой полезной информации в паспорте, никаких гарантийных сроков и открепительных талонов.
Цвет – земельный. Вкус – острый. Погода – сахар.

На все премьеры билеты куплены наперед. Аншлаг. Афишы расклеены во всех крупных универмагах, в транспорте и на улицах. Попавшие на представление могут вместо аплодисментов потрясти драгоценностями. Ожерелья и ожирелья. Прийти, чтобы тебя увидели. Искусство обжиживается безмозгложирножопсами.

Почувстовав что-то (можно конечно и не чувствуя ничего) сделать свой выбор. Сырбор за вами. Голосуйте, если это придаст уверенности вашему символическому голосу. Животное предвосхищает духовное только в одном случае – случае жажды власти. СЕЙЧАС МЫ МОЖЕМ ПОХЛОПАТЬ В ЛАДОШКИ И ПОПРИВЕТСТВОВАТЬ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО гОСУДАРСТВО. Повторяйте стандарты в каждом изгибе своего существования, ибо что может быть в современном поциуме разумнее оклишения. Клишеть каждое клише до расклишения клишенностей клишеизма. Целевые установки. Повторяйте за мной – я повторяю, повторяю, повторяю, повторяю, повторяю, повторяю, повторяю. Но это я . И я повторяю. Прошу вас, активнее, приобщайтесь, присоединяйтесь, присовокупляйтесь. Никакой концепции! Никакой идеологии! Голое повторение. Можно, конечно, постараться изменить мир. Но мир изменить нельзя, его можно только продлить. Начнутся нападки в связи с занижением роли личности в общем процессе исторического развития. Но в тени останется главное – ЗАЧЕМ?

Выдать желаемое за возможное сложнее, чем обдуманно поставить точку на плоскости. Переводчик возвращает книгу на полку. Плюс-минус два шага. Невозможность. Непереступаемость. Невозможность противостоять обстоятельствам жизни делает невыносимой не только жизнь, но и смерть. Круг замыкается и сужается. Вопрос принципиален. И ответить на него однозначно можно только на пискотеке. Насклявшись до усрачки.

Время – полдень.
Настроение – ноль.
Смысл – глазевидный.
Громкие репетиции на полурасстроенном фано в квартире наверху. Музыкальная школа, класс пятый или шестой. Фортепианный минимум. Систематическое трахтение при жалких попытках подобрать что-нибудь самостоятельно. Она (а это действительно она, черная волосатая жирнобрюхая девка без намека на разумное) просто издевается. Непреодолимое желание пострелять в потолок – остаться дома – лежать – просто лежать – иногда пободрствовать, но недолго – припоминать давно забытое, вспотрошить архив – отложить противнейшее подальше – навести порядок – и организационно упорядочить свои желания. Управлять временем. Желание из первой пятерки.

Он начинает вспоминать тот самый день, когда он привел Круга на лекцию в свой Институт Языков. Лекцию по современной американской музыке. Читал американец, которому за неделю до этого Транслятор передал кассету с записями их группы "Lege Artis". Американец тогда еще представился - John Cheeks и показал на свою щеку, допрезентируя фамилию. У Транслятора сразу возникли коннотации.

Они пришли за час до. Круг, давно не видевший такого количества бабс, просто охреноумел. В последнее время Кругу казалось, чтo красивые женщины вымерли еще прошлой зимой. И его обучение в Инженерном вузе непреложно подтверждало эту догадку. Но теперь women are alive, и это сделали – как впрочем и всегда – инязочки.

Царствовала атмосфера полнейшего преклонения перед иносранцами. Несколько потрепанных американов образовывали вокруг себя кружки и стайки разноплановых девиц. Многие из этих чаровниц (слово-то какое!) принадлежали именно тому типу лиц, которые будто созданы, чтобы в них кончать. Были и побочные эффекты, наподобие менструально поддушенного экстраполяционного поля нарядов. Реминесценции… Транслятору иногда было очень обидно, что значительная часть этих шлюхообразных мочалок учится на бесплатном. А он в поте лица зарабатывает гроши, чтобы накопить на плату за обучение. Иначе, помимо всего прочего, его забреют в армию.
Мимо проплыла грудь боинговых размеров. Чудо из чудес. При такой изящности – такаааааая махина. Мистика. Но им нужно поговорить с Щечками о музыке, а это святое, это необходимое. Эта грудь еще долго не вылезала из головы Круга.
Американец сказал, что музыка очень интересная и попросил оставить нашу кассету себе. Мы сказали, что это оригинал и что если ему уж так понравилось, пусть запишет на свой tape. Он вернул кассету и вышел вон. Они вышли из здания. Брюсов пустел, скоро 5 p.m.
В городе полным ходом шли приготовления к намеченным на лето празднованиям по случаю 1700-летия принятия христианства в Армении. Кучи туристов и прочей нечисти. Увеличенные миниатюры на рекламных щитах. На каждом шагу кафешки, бары, рестораны, а т.ж. то, что мы называем ночными клубами.
Мы (как обычно) прошмыгнулись по букинистическим, заглянули на вернисаж – и вдруг.
Конфеткаподметрвосемьдесятвобтянутыхджинсахитопикенаголуюгрудь!

Круг не думая нисколько увязался за ней, Транслятор за ними. Начинается. Круг подходит и между ударами сердца говорит – Добрый день. Она с отвращением (как будто я негр из Сомали) – I’m married. Круг, не сразу врубившись, пролепетал что-то типа "i’m Sorry". Транслятор подхватывает разговор (Why are you so fuckin’ rude?). Они, оказывается, знакомы по Американскому Университету. Она – I hate Armenians! Что ты пропиздела? (Видно, много пристают) Get the fuck out of here! Idem i ne можем забыть. Подговнила сука. Раз – какой-то высокий жирный пидр: "Еще раз пристанете, пеняйте на себя". Телохранитель, что ли? Точнее – жопохранитель. Или даже пиздохранитель. Распиздяй. И тут мы особенно не успели врубиться – О.К. Переводчик подкорректировал воспоминания и сел за очередной перевод.

Лето. Она в топике. Сочные дыньки грудей. Пупок. Мякоти. И сучий первоклассноубойный запах духов по всему телу (даже изо рта). И даже около. Неподалеку. Впритык. Все туго колышется. Без единого рыхлого места (во всяком случае, на открытом мясе). Я стою рядом. В трех скачках. Многотелочная циркуляция возле дверей. Автомобили пухнувших от сексоголодухи. Рынок. По договорной цене.
Oнa на подъеме – улыбки, ухмылки, косые (у нее косы) взгляды. Она присела. В руках книжка. И тут. Так хочется поскулить, повыть, разлаяться – нет сил терпеть – помедлить секунд двадцать и броситься на нее искусать ей весь живот и чтобы оттаскивали кордоны полиции десятки телекомпаний снимали взахлеб и я весь рот в крови сумасброд концепуалист новой формации король беспрецедентных акций повелитель выходок властитель антиидеологических дум. Чтобы смех в прямом эфире часа на полтора без рекламы и выпусков новостей сплошной смех единственно возможный смех смех над инвалидностью метафизической свободы смех над любовью сводящейся к секундам обыкновенный затворнический смех.

Возвратимся к своим баранам.
Усиленное звучание ветра. Краски, перекошенные содержанием. Желтое жидкое волнение в чужих волосах. Переговоры не состоялись. Адресат не отвечает. Рецепиент отвечает уклончиво, но судя по всему ратификация договора натолкнется на ряд серьезных причин, по которым часть полученных от репрезентативного контакта средств вольется в общую картину приоритетов человека обыденного сознания.

Нам могут нравиться или не нравиться светофоры, но мы не можем недооценивать полезность движения. Даже если замкнуться на самом себе, не имея о себе ни малейшего понятия.

Паркет динамичен: наклоняется и движется, подставляя солнцу свою самодостаточность. Суета сует.

-Вам кого?
-Плата за мусор, за март.
-В следующий раз.
-Будем надеяться.

Спускается по лестнице. Тяжелый шаг. Весит 85 кг 734,2 г.

Завтра. Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница. Сходить в книжный магазин и спросить насчет книги. Даже если одна – как-нибудь до четверга дотяну. Записки на манжетах. Как же сказать?

"Как там насчет книг, продаются?"
"Вы не скажете, сколько… " – слишком длинно.
"Если что-то из моих книг реализовалось, то" – неуверенно. Очень неуверенно. Жалостливее. Слезу дайте. Больше музыки в голосе. Я прирожденный нищий.
Уже заходил. На той неделе. А вдруг? Очень было бы кстати.
Он выходит. Сначала AUA (Американский университет Армении). Несколько книг для диссертации. Может, еще предложат что-нибудь перевести. Что это – концерт джазовой музыки. Пенсионерам и студентам скидка. Внимание – тяжесть в желудке. Ясное дело – бобы, черт бы их побрал!

АUA. Library (кислотека). Скорее прочь от этой мертвечины!

AUA. Toilet (срачельник). Задерьменелый. Пара американов курят у окна. Знал же, блин, куда я сунул левомицетин (!). Рифма в лимфах. Что, им больше покурить негде! Вот fucktually обосрань. Незаметно подхожу к окну. Они увлечены своей хреноперой беседой. Закуриваю для понта и оставляю на подоконнике очки (мало ли, все-таки оптика!). Не поспеваю за кишечником. Выкидываю сигарету и залетаю в кабинку. Запарашенное очко. Дерьмо на дерьмо. Небоскреб, блин, слоистый. Что делать! Что делать? Присел, расслабился, пытаюсь разгрузиться. Запор. Жалкие всхлипы задом. И надо же – кряк-кряк. Закрякала. Газотрясение. МЧС. Пот в Ниагару. Наконееееец. Издергался весь. А про зад и говорить нечего – имфаркт жопы. Еще плюс уходы в сторону, чтобы не забрызгать снизу. Маневрированность. Какой-то бокс уже получается. Увертки не мой конек. Все-таки заляпал брюки. Полковнику никто не пишет. А духан какой! А эти, бля, застряли. Какого фига! Нашумел небось.

Резко и нагло выхожу. Провожают глазами, но я держусь. Съели? Знай наших! Я же очки забыл! Всегда так – не получается красиво.

Теперь самое главное – магазин.

Мелкая дрожь в ногах и трепет в руках. Полки и подставки. Где же моя книга? Он обходит все книжные ряды. Нигде нет. Неужели все продалось! Скорее всего они запихнули ее в самый конец.