-По-моему, вы оба не о том спорите, -
вмешался в разговор Недород.
–Главное, хотим мы есть или же нет.

Т.Гуэрра и Л.Малерба, Истории тысячного года.

Когда-то давно, когда мой энтузиазм еще не замкнулся, я сидел в одном из буфетов за чашкой чая и думал, как можно организовать место для своих музыкальных экспериментов. Передо мной существовал заляпанный кетчупом липкий столик с воткнутой в центр пепельницой. Мочеиновый чай. Карамелька, полученная в каком-то магазине вместо сдачи. Грязные хмурые стекла, за которыми копошатся подвижные насекомые человеческих фигур.

Видимо, здесь мне придется разбить повествование на два синергизирующих эпизода. В качестве увертюры я разыграю ввод нескольких переменных с их количественными и качественными характеристиками.

Переменные:

1. Рокеры
2. Рабизы.

Все молодое население Еревана условно (а иногда совсем определенно) было разделено. Были люди, которые отращивали волосы, носили бакенбарды и потертые джинсы, на ногах кроссовки, майки, рюкзаки, панамки, банданы, бейсболки, шорты, кожаные и дерьматиновые косухи, все это было приправлено всевозможными фенечками, у некоторых даже были мотоциклы и серьги по всему уху. Стали появляться эйсидные наряды и персинг. Люди, побывавшие в Европе, Америке, или даже Москве и Питере, - киздели во все горло о новых фишках. Словом, всех “неформалов” называли рокерами. Рокеры обитали в местах, прямо или косвенно связанных с безделием. Музей Параджанова, Музей Современного Искусства, Центр Современного Экспериментального Искусства (НПАК), Театральная площадь, Театр Пантомимы, ВЦ-ах любого из вузов, Кафе у Консерватории и т.д. Быть рокером в Ереване значило не проявлять никакого интереса к рейтингу во дворе и особенно здоровью. Преследовались жестоко и беспощадно.

Молодежь, олицетворяющая собой все народное (в гнусном значении этого слова), придерживающаяся (скорее, делающая вид, что придерживается) традиций, презирающая все западное, именовалась рабизами (искаженная форма от рабис – работник искусства). Место обитания – всюду (Rabizland).

Ракрепощенные нравы рокеров раздражали не только рабизов, но и нейтралов, составляющих нечто вроде прослойки консервативной интеллигенции.

Жалкие попытки приспособить массы к отрывочно усвоенным установкам битничества, хипстеризма, дзэн-будизма, маоизма, марксизма, экзистенциализма завели рокеров в тупик контролируемого в лабораторных (стаканных) условиях воспроизводства сексуальной, электронной, психоделической и художественной революции (точнее, инфрареволюции). Бесконечные столкновения. Мучительная выработка норм и манер поведения, а также понятий о вкусе и референциональном престиже. Места встречи – Дома культуры, Филармония. Место проведения рок-концертов (экранизирующих настроения простолевацки настроенной молодежи) – малый зал одного из крупнейших театров республики, называемый “Глория”. И не только – концерты бывали по всему городу, начиная с Дома Хорового Общества – и до периферийных Школьных Домов Культуры. Все знали друг друга в лицо. Это напоминало тайные собрания на конспиративных квартирах. Там и сям появлялись граффиттистые надписи – Rock is not dead! Ozzy, Nirvana, Led Zeppelin, Slayer, Yes, Fuck the police, Fuck rabiz, Sex Drugs & Rock’n’Roll и тому подобное.

Проводились ежегодные рок-фестивали в НПАК’е. Это была невозможная скукотища. Псевдохудожники выставляли псевдопроизведения искусства для их псевдоценителей. Псевдомузыканты играли псевдомузыку для своих псевдослушателей. Бухие в жопу девицы целовали всех подряд. Дерьмо тряслось под дерьмо. Я в тоске расхаживался по ЦСЭИ (НПАК’у) и трясся от негодования и омерзения. Я не укладывался ни в одну из указанных выше прокрустаций. Эти бараны считали продвинутостью следование моде. Люди, не имеющие ни малейшего понятия о революции, тащились у меня перед глазами с плешивыми лозунгами типа “Долой все!” и с каждой секундой еще больше обнаруживали свое свинство.

Коллективизация – самый быстрый путь к рабству. Коммуны – иллюзия падали. Объединиться в единую силу – признать свое бессилие. Мое знамя – культ печали и сила мысли. Увидеть неувиденное, познать неопознанное. Вот моя вера!
Вот моя религия!

Нас было двое: мы придумывали музыку и записывались в домашних условиях на охирелом магнитофоне. Качество записи было ужасным, но в этом был свой шарм – мы делали музыку сырых чувств. Мы постоянно искали. Что-то. Без чего нельзя. Взаимозамены. Суррогаты. Шкала компромиссов. Заменителепипед.
Мы не давали концертов. Не афишировали свою деятельность (да и вряд ли она кого-нибудь заинтересовала). Мы просто делали свое дело. Иной раз очень хотелось, чтобы услышали, почувствовали, прониклись. Но мы не торопили события. А события не торопили нас.

Это было добровольное затворничество. Легальное подполье. Самопожертвование ради ничего.

Теперь вернемся к самому началу рассказа. Я сижу в кафе. Жду Транслятора. Намечается репетиция.

Эпизод #1.

В апреле, когда деревья легчают, нас пригласили играть в Гуманитарный Колледж. Нам пообещали место для репетиций и кое-какую аппаратуру. Нас немного смутило, что подвальчик, в котором нам предлагают репетировать, расположен рядом с мусоропроводом (летом мух будет невпроворот). Но мы согласилсь.

Сперва – один концерт на Женский День (7 апреля). Для нас это пара пустяков. Собрали прогрессивный бэнд, сотрудничающий (бухающий) с нами много лет, и начали репетировать. Заваливали лекции и экзамены. Свет, вода, аппаратура и место - что еще нужно начинающей пять лет подряд рок-группе.

Звучание формата Х. Подпевки из локальных калориферобуферных клитороносых чув (обязательное условие администрации колледжа).

Ставим известные копии:
Stairway to heaven (потому что нравится всем), We don’t need no education (потому что там есть хор) и Thank you (потому что надо три вещи).

Я тогда слушал следующую (в порядке репрезентации в памяти) эстрадную музыку (половину списка которой я сейчас бы с удовольствием вычеркнул ):

kingcrimsongentlegiantgongyeselpjethrotullvandergraafgeneratorarthurbrownfrankzappa
henrycowweatherreportchickcoreamilesdavisjohnmclaughlintrilokgurtunightarkherbie
hencockravishankaraldimeola.

Не говоря уже о doors и pink floyd, beatles и rolling stones сопровождающих меня всю сознательную жизнь.

Было еще: киноаквариумтриоганелина.
Это я так к слову - чтобы помнили.

С составом у нас произошло так:

+1 (клавишник, ориентирующийся на наш вкус)
+2 (ударник и бас-гитара, не понимающие нас никак блэккеры).

Итого: 5.

Ежедневно по три-четыре часа без остановки.

Появляется девушка лет двадцати трех. Стройная. Сюрпышнотелая. Федерикофеллини. Мягкая. Теплая. Симпатичная. На шее тонeнькая коротенькая золотая цепочка. Сиськи с оптическим прицелом. Играет в полуоткрытую. Особые приметы - бедра coitus 2a. Задница - Kindersurprise. Кожа гладкая (из нее получился бы прекрасный кожаный нежный комбинезон). Глаза большие - детские и тонизирующие. Одни горки. Я бы на ней покатался. Она немного припотела. Я видел испарину на ее персиковом лице. Круг не упускал ее задницу из виду – вкуснотища.

Она села и стала слушать. Любознательненькая дочурка ректора.
Нямнямнямнямнямнямнямнямнямнямнямямнямнянямнямнямянямянянямнямяня
нямянмняхоямнроямнянмшамянпроглоянмчумнянямнянямнянямнянянянямямямян
ямкрасамянянмявиянмцаямняраскранямянсавиянмянмцанямнямяняянмямянянямя

К нашему подвальчику прилегал колледжский спортзал. Мы там расслаблялись.

Потом пошли в спортзал. Она увязалась за нами. Мы шутили и смеялись (у нее от смеха по-животному мягко подрагивал животик). Круг говорил с ней. Она была похожа на вкусно пахнущую копченую (на ней был черноморский загар) колбасу. И мне захотелось завыть, но я сдержался (хотя ничего в этом нет) (и в том, и в другом).
Остальные играли в баскетбол. Или, по крайней мере, делали вид, что играют.

Черный козел с белыми ножками. Рядом триста сорок тысяч пятьсот матов. Как назло. Я не сдержался и пошел к козлу, чтобы продемонстрировать свою спортивность (которой никогда не обладал).

И я побежааааааал. Как в атаку. Разбег. Бурлящая кровь. Раз. Два. Хоп!
Хррщцщхххххрщц!
На мне были джинсы в обтяжку. Из-под ширинки до половины зада – прореха. Все хозяйство наружу.
Ни нитки, ни иглы.

Приколопад. Подрагивания животика. Правда, у меня с собой куртка. Можно прикрыть, обвязав за рукава на поясе. Но это уже будет слишком. Чересчур экстравагантно. Покалечат. Представляю, какой будет прикол, когда я буду тикать с разорванным задом. Куда же сунуть куртку – жара ведь невыносимая. Подумают, что псих. Получится, что верх утепленный, а низ нараспашку. Комплексы. Жертва сексплуатации. Свинокрасавица потеряла ко мне всякий интерес – на мое барбекю ноль внимания. Ссссука.
Ладно, свинячку профукали, а как же домой. До остановки километр. Да еще от остановки до дома.

Выходим на улицу. Круг дал мне булавку, которую он носит от сглаза. Я сцепил концы прорехи и в настоящий момент осторожно шел, еле передвигая ноги. Как робот. Маленький шажок для человека и гигантский шаг для человечества. Я-ро-бот. Я-ро-бот. Постоянный страх за булавку – еще не выдержит. Проходим мимо густонаселенного массива. Эти херсоны меня раскололи, пялятся во все глаза, как они узнали? по их мордам ничегo не поймешь, но зачем они скрывают? почему не показывают, что finita la comedia? а коровка-то позади плетется, и что они так медленно идут, я их наверно на целый км обогнал. Ну почему такие жопы случаются именно со мной! Как теперь я понимаю Христа.

Я продолжаю лететь. Скорее в автобус!

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

Ужасная боль в . В! Этот скамбяк отцепился и вонзился мне в яйца. Адская боль. И, главное, не к кому обратиться. Робот снижает скорость. Батарейки садятся. Требуется экстренная подзарядка. Скорость снижается до четырех шагов в минуту. Шаг – около десяти сантиметров. Хочется плакать. Плачу внутренне.

Прохожу мимо дворов – бросаюсь к гаражам. Один из них без двери, недостроен. Кидаюсь туда и начинаю спешно выковыривать булавку. Надо же, так задеть за живое! Вдруг чувствую чей-то взгляд. Вздрагиваю. Пульс – 10^10 ударов в секунду. Резко оборачиваюсь – какой-то мальчуган удивленно справляет свою детскую нужду. Конфузия – плохо слышу. Феррариобразно покидаю этот островок. Теперь (я уже без булавки) хожу напрягая ягодицы, сжимаю как могу.

Еще шаг – еще – вот.
Окунаюсь в автобус. Ищу свободное место – только стоячие места. Стою и маюсь. Следом залетают the ребята. Полные штаны ржачки.
Что такое – цыпа из универа, с которой мы часто перестреливаемся взглядами (несколько дней назад она мне устроила теракт). Она здесь, в этом гребоавтобусе. Улыбается (синхронно всеми своими губами). Мне не до недоэтого – заводить шашни с распоротым задом.

Маятникообразно затухающий взгляд.
Сходит без прощальных ерзаний.
Освободилось место – налетаю сажусь накидываю на ноги куртку. Спасатели подоспели вовремя: все пострадавшие спасены и перевезены в безопасные для жизни места. Размеренное транспортное созерцание. Прощаюсь с ребятами и схожу. Вот и дома!

Меняю брюки и к другу: рассказать об этом. Он живет в одном со мной здании. Сажусь, рассказываю, и шестым чувством (которое у меня тоже обоняние) замечаю аромат, исходящий от моих ног. Но после долгого и кропотливого внутреннего принюхивания замечаю, что сюда примешан еще один “букет” – его.
Он это тоже замечает.
Смеемся.
Воняем.
Потом еще смеемся.
Мы смеемся и воняем.
И мне кажется, что ничего другого нет: что мы ничего не делаем, а только воняем и воняем. Сидим и обваниваемся друг с другом.
И мне становится легко.
Расслабленность суставов. Звуки гитары.

Эпизод #2.

Мы договорились встретиться в буфете.

Транслятор сдавал экзамен.
За ним зашли из деканата. Он сдал экзамен и пошел с ними. Их было двое. Первый (как потом оказалось депутат) был жирный настолько, что после нескольких шагов без машины одышливо пыхтел как паровоз. Второй (как потом оказалось американский армянин, бизнесмен) был худее и моложе, но опять-таки говнотрясных размеров. Морды, ожирвленные какой-то заботой. Забота о нации? Бессонные ночи принятия сложных ответственных решений? Боль за увеличивающуюся день ото дня миграцию населения? Все эти непосильные вопросы красноречиво покоятся на удрученных горьким человеческим опытом свиногенических челах этих ополоумевших безумцев, готовых ради возрождения Великой Армении пожертвовать своей канализационной помощью не успевшим еще встать на ноги студентам. Им нужен был переводчик, чтобы утвердить и заверить в суде (каким-то невероятным образом им пришлось оторваться от мирских услад и представить в суд документы, свидетельствующие в пользу правомерности финансовой деятельности их наспех сколоченного совместного предприятия) несколько бумаг. Переводчик согласился. Вокруг этих двоих ошивалась кучка зоологически здоровых молодых людей при оружии. Членохранители.
Мерседес подогнали к самому входу. Жирдяи наметанно нырнули в машину и проворно разместили по всей машине свои телеса. Переводчика попросили подождать во дворе (так как им нужно съездить по какому-то важному сексогосударственному делу). Он прождал часа два. Наконец свинофреники подкатили. Транслятор сел в машину охраны, и они умчались, цыкая отстойной рэполузглой мелодией.
Сначала пожрать. Остановились возле “Поплевка” (это кафе иногда называют сердцем армянского джаза (хотя там собираются самые известные жопы армянской столицы (и, разумеется, самые дорогие))). Звучала живая джазовая музыка. Боровы сели за стол и усадили с собой Транслятора (с момента сдачи экзамена прошло около трех часов). Они себе заказали до кита жратвы. Переводчик заказал чай (хотя в данный момент вряд ли кому-нибудь из живущих в этом городе хотелось есть больше чем ему ). Они будто усекли.

Ему не хотелось чизбургер, и он (хотя ему очень не понравилось, как ему заказали еду) попросил принести какой-нибудь хот-дог.

Тут начался их разговор (выдержанный в ключе легкой официальной беседы, как и подобается при встречах в теплой и дружественной обстановке).

Они обсуждали каждую юбку, отпускали реплики в сторону проходивших хорошеньких “пиздулек”, рассказывали о своих свинопомрачительных подвигах и о том, как бы они сейчас отдрючили ту напротив сидящую сексопилу с ребенком.

Переводчику все больше становилось не по себе. Ему открылся новый Ереван – незнакомый грязный вонючий продажный безнадежный сгнивший умерший мертвый. Спасибо всеизлечивающей демократии. Спасибо за проституированных депутатов, этих защитников народа в лице его “лучших” представителей (ассоциация – предстательная железа). Трапеза окончена. Раз уж мы поблагодарили Господа Бога за предоставленный нам сегодня бисерообед, то давайте также вознесем свои молитвы к “небу обезбоженному”. Восславим “землю обетованную”. И принесем ей в жертву единственно разумный продукт постиндустриальной цивилизации – наше право на рекламу. И воздадим должное человечеству, заведшему лучших своих сынов в подполье. Амминоаминь.

Показывается здание городского суда. Выходят, идут, помрачнели, судья (одного с ними пошиба (лицо с натуральный размер государственного флага (знает, на чту равняться ))). Листки. Ну вот работа и началась ( с момента сдачи экзамена прошло около пяти часов). Переводчик подписывается под первым проверенным документом, тянется ко второму – “А диплом!”.
Я на пятом курсе, еще не получил.
Чтто! Нетнетнет, так не пойдет. Если нет диплома, значит ты не переводчик, ты не имеешь права вообще видеть эти документы.
Но они знают, что я на пятом курсе. Они сами справлялись обо мне у декана. Как же так!
Иди позови их и можешь идти. Ты больше не нужен.
(входят козлоебы) Что, не может перевести?
У него нет диплома, приведите другого, с дипломом. (Транслятору) Можешь идти.
(Транслятору) Можешь идти (даже без “спасибо”!).