Словарь Вильяма Шекспира, по подсчету исследователей,
составляет 12 000 слов*. Словарь негра из людоедского
племени «Мумбо-Юмбо»* составляет 300 слов.
Эллочка Щукина легко и свободно обходилась тридцатью.
Вот слова, фразы и междометия, придирчиво выбранные
ею из всего великого, многословного и могучего русского
языка*:
1. Хамите.
2. Хо-хо! (Выражает, в зависимости от обстоятельств,
иронию, удивление, восторг, ненависть, радость, презрение
и удовлетворенность.)
3. Знаменито.
4. Мрачный. (По отношению ко всему. Например:
«мрачный Петя пришел», «мрачная погода», «мрачный
случай», «мрачный кот» и т. д.)
5. Мрак.
6. Жуть. (Жуткий. Например, при встрече с доброй
знакомой: «жуткая встреча».)
7. Парниша. (По отношению ко всем знакомым мужчинам,
независимо от возраста и общественного положения.)
8. Не учите меня жить.
9. Как ребенка. («Я его бью, как ребенка» — при игре
в карты. «Я его срезала, как ребенка» — как видно, в разговоре
с ответственным съемщиком.)
10. Кр-р-расота!
11. Толстый и красивый. (Употребляется как характеристика
неодушевленных и одушевленных предметов.)
12. Поедем на извозчике. (Говорится мужу.)
13. Поедем в таксо. (Знакомым мужеского* пола.)
14. У вас вся спина белая (шутка).
15. Подумаешь!
16. Уля. (Ласкательное окончание имен. Например:
Мишуля, Зинуля.)
17. Ого! (Ирония, удивление, восторг, ненависть, радость,
презрение и удовлетворенность.)
Оставшиеся в крайне незначительном количестве слова
служили передаточным звеном между Эллочкой и приказчиками
универсальных магазинов.
Если рассмотреть фотографии Эллочки Щукиной, висящие
над постелью ее мужа — инженера Эрнеста Павловича
Щукина (одна — анфас, другая в профиль), — то нетрудно
заметить лоб приятной высоты и выпуклости, большие
влажные глаза, милейший в Московской губернии
носик с легкой курносостью и подбородок с маленьким,
нарисованным тушью, пятнышком.
Рост Эллочки льстил мужчинам. Она была маленькая,
и даже самые плюгавые мужчины рядом с нею выглядели
большими и могучими мужами.
Что же касается особых примет, то их не было. Эллочка
и не нуждалась в них. Она была красива.
Двести рублей, которые ежемесячно получал ее муж на
заводе «Электролюстра»*, для Эллочки были оскорблением.
Они никак не могли помочь той грандиозной борьбе,
которую Эллочка вела уже четыре года, с тех пор как заняла
общественное положение домашней хозяйки — Щукинши,
жены Щукина. Борьба велась с полным напряжением
сил. Она поглощала все ресурсы. Эрнест Павлович брал
на дом вечернюю работу, отказался от прислуги, разводил
примус, выносил мусор и даже жарил котлеты.
Но все было бесплодно. Опасный враг разрушал хозяйство
с каждым годом все больше. Как уже говорилось, Эллочка
четыре года тому назад заметила, что у нее есть соперница
за океаном. Несчастье посетило Эллочку в тот радостный
вечер, когда Эллочка примеряла очень миленькую
крепдешиновую кофточку. В этом наряде она казалась почти
богиней.
— Хо-хо, — воскликнула она, сведя к этому людоедскому
крику поразительно сложные чувства, захватившие
ее существо. Упрощенно чувства эти можно было бы выразить
в такой фразе: «Увидев меня такой, мужчины взволнуются.
Они задрожат. Они пойдут за мной на край света,
заикаясь от любви. Но я буду холодна. Разве они стоят
меня? Я — самая красивая. Такой элегантной кофточки
нет ни у кого на земном шаре».
Но слов было всего тридцать, и Эллочка выбрала из
них наиболее выразительное — «хо-хо».
В такой великий час к ней пришла Фима Собак. Она
принесла с собой морозное дыхание января и французский
журнал мод. На первой его странице Эллочка остановилась.
Сверкающая фотография изображала дочь американского
миллиардера Вандербильда* в вечернем платье. Там
были меха и перья, шелк и жемчуг, легкость покроя необыкновенная*
и умопомрачительная прическа.
Это решило все.
— Ого! — сказала Эллочка самой себе.
Это значило: «Или я, или она».
Утро другого дня застало Эллочку в парикмахерской.
Здесь Эллочка потеряла прекрасную черную косу и перекрасила
волосы в рыжий цвет. Затем удалось подняться
еще на одну ступеньку той лестницы, которая приближала
Эллочку к сияющему раю, где прогуливаются дочки миллиардеров,
не годящиеся домашней хозяйке Щукиной
даже в подметки: по рабкредиту* была куплена собачья
шкура, изображавшая выхухоль. Она была употреблена на
отделку вечернего туалета. Мистер Щукин, давно лелеявший
мечту о покупке новой чертежной доски, несколько
приуныл. Платье, отороченное собакой, нанесло заносчивой
Вандербильдихе первый меткий удар. Потом гордой
американке были нанесены три удара подряд. Эллочка
приобрела у домашнего скорняка Фимочки Собак шиншилловый
палантин (русский заяц, умерщвленный в Тульской
губернии), завела себе голубиную шляпу из аргентинского
фетра и перешила новый пиджак мужа в модный
дамский жилет. Миллиардерша покачнулась, но ее, как
видно, спас любвеобильный papa-Вандербильд. Очередной
номер журнала мод заключал в себе портреты проклятой
соперницы в четырех видах: 1) в черно-бурых лисах,
2) с бриллиантовой звездой на лбу, 3) в авиационном костюме
— высокие лаковые сапожки, тончайшая зеленая
куртка испанской кожи и перчатки, раструбы которых были
инкрустированы изумрудами средней величины, и 4) в
бальном туалете — каскады драгоценностей и немножко
шелку.
Эллочка произвела мобилизацию. Papa-Щукин взял
ссуду в кассе взаимопомощи. Больше тридцати рублей ему
не дали. Новое мощное усилие в корне подрезало хозяйство.
Приходилось бороться во всех областях жизни. Недавно
были получены фотографии мисс в ее новом замке
во Флориде. Пришлось и Эллочке обзавестись новой мебелью.
Эллочка купила на аукционе два мягких стула. (Удачная
покупка! Никак нельзя было пропустить! ) Не спросясь
мужа, Эллочка взяла деньги из обеденных сумм. До пятнадцатого
оставалось десять дней и четыре рубля.
Эллочка с шиком провезла стулья по Варсонофьевскому
переулку. Мужа дома не было. Впрочем, он скоро
явился, таща с собой портфель-сундук.
— Мрачный муж пришел, — отчетливо сказала Эллочка.
Все слова произносились ею отчетливо и выскакивали
бойко, как горошины.
— Здравствуй, Еленочка, а это что такое? Откуда стулья?
— Хо-хо!
— Нет, в самом деле?
— Кр-расота!
— Да. Стулья хорошие.
— Зна-ме-ни-тые!
— Подарил кто-нибудь?
— Ого!
— Как?! Неужели ты купила? На какие же средства?
Неужели на хозяйственные? Ведь я тебе тысячу раз говорил...
— Эрнестуля! Хамишь!
— Ну, как же так можно делать?! Ведь нам же есть нечего
будет!
— Подумаешь!..
— Но ведь это возмутительно! Ты живешь не по средствам!
— Шутите!
— Да, да. Вы живете не по средствам...
— Не учите меня жить!
— Нет, давай поговорим серьезно. Я получаю двести
рублей...
— Мрак!
— Взяток не беру... Денег не краду и подделывать их не
умею...
— Жуть!..
Эрнест Павлович замолчал.
— Вот что, — сказал он наконец, — так жить нельзя.
— Хо-хо, — возразила Эллочка, садясь на новый стул.
— Нам надо разойтись.
— Подумаешь!
— Мы не сходимся характерами. Я...
— Ты толстый и красивый парниша.
— Сколько раз я просил не называть меня парнишей!
— Шутите!
— И откуда у тебя этот идиотский жаргон?!
— Не учите меня жить!
— О черт! — крикнул инженер.
— Хамите, Эрнестуля.
— Давай разойдемся мирно.
— Ого!
— Ты мне ничего не докажешь! Этот спор...
— Я побью тебя, как ребенка...
— Нет, это совершенно невыносимо. Твои доводы не
могут меня удержать от того шага, который я вынужден
сделать. Я сейчас же иду за ломовиком.
— Шутите.
— Мебель мы делим поровну.
— Жуть!
— Ты будешь получать сто рублей в месяц. Даже сто
двадцать. Комната останется у тебя. Живи, как тебе хочется,
а я так не могу...
— Знаменито, — сказала Эллочка презрительно.
— А я перееду к Ивану Алексеевичу.
— Ого!
— Он уехал на дачу и оставил мне на лето всю свою
квартиру. Ключ у меня... Только мебели нет.
— Кр-расота!
Эрнест Павлович через пять минут вернулся с дворником.
— Ну, гардероб я не возьму, он тебе нужнее, а вот
письменный стол, уж будь так добра... И один этот стул
возьмите, дворник. Я возьму один из этих двух стульев.
Я думаю, что имею на это право?..
Эрнест Павлович связал свои вещи в большой узел, завернул
сапоги в газету и повернулся к дверям.
— У тебя вся спина белая, — сказала Эллочка граммофонным
голосом.
— До свиданья, Елена.
Он ждал, что жена хоть в этом случае воздержится от
обычных металлических словечек. Эллочка также почувствовала
всю важность минуты. Она напряглась и стала искать
подходящие для разлуки слова. Они быстро нашлись.
— Поедешь в таксо? Кр-расота.
Инженер лавиной скатился по лестнице.
Вечер Эллочка провела с Фимой Собак. Они обсуждали
необычайно важное событие, грозившее опрокинуть
мировую экономику.
— Кажется, будут носить длинное и широкое, — говорила
Фима, по-куриному окуная голову в плечи.
— Мрак!
И Эллочка с уважением посмотрела на Фиму Собак.
Мадмуазель Собак слыла культурной девушкой — в ее словаре
было около ста восьмидесяти слов. При этом ей было
известно одно такое слово, которое Эллочке даже не могло
присниться. Это было богатое слово — гомосексуализм*.
Фима Собак, несомненно, была культурной девушкой.
Оживленная беседа затянулась далеко за полночь.
В десять часов утра великий комбинатор вошел в Варсонофьевский
переулок. Впереди бежал давешний беспризорный
мальчик. Мальчик указал дом.
— Не врешь?
— Что вы, дядя... Вот сюда, в парадное.
Бендер выдал мальчику честно заработанный рубль.
— Прибавить надо, — сказал мальчик по-извозчичьи.
— От мертвого осла уши. Получишь у Пушкина. До
свиданья, дефективный*.
Остап постучал в дверь, совершенно не думая о том,
под каким предлогом он войдет. Для разговоров с дамочками
он предпочитал вдохновение.
— Ого? — спросили из-за двери.
— По делу, — ответил Остап.
Дверь открылась. Остап прошел в комнату, которая
могла быть обставлена только существом с воображением
дятла. На стенах висели кинооткрыточки, куколки и тамбовские
гобелены. На этом пестром фоне, от которого рябило
в глазах, трудно было заметить маленькую хозяйку
комнаты. На ней был халатик, переделанный из толстовки
Эрнеста Павловича и отороченный загадочным мехом.
Остап сразу понял, как вести себя в светском обществе.
Он закрыл глаза и сделал шаг назад.
— Прекрасный мех! — воскликнул он.
— Шутите! — сказала Эллочка нежно. — Это мексиканский
тушкан.
— Быть этого не может. Вас обманули. Вам дали гораздо
лучший мех. Это шанхайские барсы*. Ну да! Барсы!
Я узнаю их по оттенку. Видите, как мех играет на солнце!..
Изумруд! Изумруд!
Эллочка сама красила мексиканского тушкана зеленой
акварелью и потому похвала утреннего посетителя была ей
особенно приятна.
Не давая хозяйке опомниться, великий комбинатор вывалил
все, что слышал когда-либо о мехах. После этого
заговорили о шелке, и Остап обещал подарить очаровательной
хозяйке несколько сот шелковых коконов, привезенных
ему председателем ЦИК Узбекистана.
— Вы парниша что надо, — заметила Эллочка в результате
первых минут знакомства.
— Вас, конечно, удивит ранний визит незнакомого
мужчины.
— Хо-хо.
— Но я к вам по одному деликатному делу.
— Шутите.
— Вы вчера были на аукционе и произвели на меня
необыкновенное впечатление.
— Хамите!
— Помилуйте! Хамить такой очаровательной женщине
бесчеловечно.
— Жуть!
Беседа продолжалась дальше в таком же, дающем в некоторых
случаях чудесные плоды, направлении. Но комплименты
Остапа раз от разу становились все водянистее и короче.
Он заметил, что второго стула в комнате не было.
Пришлось нащупывать след исчезнувшего стула. Перемежая
свои расспросы цветистой восточной лестью, Остап узнал
о событиях прошедшего вечера в Эллочкиной жизни.
«Новое дело, — подумал он, — стулья расползаются,
как тараканы».
— Милая девушка, — неожиданно сказал Остап, —
продайте мне этот стул. Он мне очень нравится. Только вы
с вашим женским чутьем могли выбрать такую художественную
вещь. Продайте, девочка, я вам дам семь рублей.
— Хамите, парниша, — лукаво сказала Эллочка.
— Хо-хо, — втолковывал Остап.
«С ней нужно действовать на обмен», — решил он.
— Вы знаете, сейчас в Европе и в лучших домах Филадельфии
возобновили старинную моду — разливать чай через
ситечко. Необычайно эффектно и очень элегантно.
Эллочка насторожилась.
— У меня как раз знакомый дипломат приехал из Вены
и привез в подарок. Забавная вещь.
— Должно быть, знаменито, — заинтересовалась Эллочка.
— Ого! Хо-хо! Давайте обменяемся. Вы мне стул, а я
вам ситечко. Хотите?
И Остап вынул из кармана маленькое позолоченное ситечко.
Солнце каталось в ситечке, как яйцо. По потолку сигали
зайчики. Неожиданно осветился темный угол комнаты.
На Эллочку вещь произвела такое же неотразимое впечатление,
какое производит старая банка из-под консервов
на людоеда Мумбо-Юмбо. В таких случаях людоед кричит
полным голосом, Эллочка же тихо застонала:
— Хо-хо!
Не дав ей опомниться, Остап положил ситечко на
стол, взял стул и, узнав у очаровательной женщины адрес
мужа, галантно раскланялся.